Сокровища Валькирии. Правда и вымысел - Страница 76

Следы ледника здесь наблюдались всюду: от морен в долинах и распадках до огромных валунов на плоских вершинах гор, кстати, им же срезанных. Судя по конфигурации, только Гора Солнца выстояла — расколола движущуюся толщу льда, пострадали только склоны. Если бы не стравили воздух, я бы мог исследовать «мелкую» часть озера и довольно точно определить ареал рассеивания блоков и по нему просчитать и смоделировать ситуацию до оледенения.

За неделю работы я отыскал тринадцать этих гигантских кирпичей, целых и расколотых, плюс гладко обработанную колонну, и все практически на одном месте, вдоль северного берега. Это означало, что они не притащены сюда из заморских далей, ледник подмял их под себя на месте и вновь обнажил на дне озера, когда растаял.

Теперь следовало сориентироваться на месте и хотя бы приблизительно определить, откуда всё это свалилось.

Уж не с Манараги ли? Только не с современной, подверженной мощной эрозии и разрушающейся, а с древней Горы Солнца, когда она была высокой и имела совершенно иные очертания. Возможно, на каком-то её уступе или на вершине, стояло грандиозное, судя по блокам на дне, циклопическое сооружение, которое я про себя назвал Храмом Солнца. Если и сейчас восход над Манарагой ни с чем не сравнимое, потрясающее зрелище, то что же было, когда она сияла ослепительной снежной вершиной?

И ещё, если найденные блоки занесло сюда с Манараги, то по долине одноимённой реки, возможно, под мощными моренными отложениями остался «шлейф» — разрозненные, изломанные, обкатанные остатки таких же блоков. То есть, всякая глыба, осколок, булыжник со следами каменотесного инструмента и будет тому доказательством.

Чтоб не возвращаться на ночлег в логово, я взял с собой варёной рыбы, банку тушёнки и четыре сухаря — рацион на три тяжёлых маршрутных дня, и прямо от фонтана стал подниматься на хребет чуть восточнее горы Мрачной, отмеченной на Олешкином плане. (Часто названия давал он сам, поскольку на его зарисовках встречались гора Склизкая, река Шалава и хребет Параша). Через два часа я уже был на узком и длинном плато, с небольшими горушками (типичный послеледниковый ландшафт), где на северной стороне ещё лежал снег, и наконец-то увидел южный склон хребта с лесистой долиной реки Вангыр. Горы за водоразделом были пониже, чем на севере, но больше скал и осыпей. Да и сам хребет извивался змеёй между обрывов, под одним из которых и было Ледяное озеро.

В тот день погода внизу стояла солнечная, тёплая, однако наверху дуло, да ещё рядом со снежными, тающими языками было не совсем уютно, а дров с собой не взял, надеясь остановиться на ночёвку где-нибудь возле реки Манараги.

Однако маршрут оказался не таким коротким, Олешка что-то напутал, изобразив озеро всего-то в пяти — шести километрах от горы Мрачной. Я протопал по хребту весь день, ни одного камня со следами человеческих рук не обнаружив, и увидел сверху Ледяное только на закате. Если сейчас пойти вниз, то к реке спущусь к полуночи, не раньше, и хоть светло ещё, да всё равно ничего толком не увидишь, а надо осмотреть все камни и глыбы, имеющие самый отдалённый намёк на грани или обработанные поверхности.

Короче, оставалось продрожать ночь на водоразделе без костра и горячего чая, и если учесть, что на ужин одна рыба, которая уже в глотку лезет с трудом (банка тушёнки — НЗ), то и без еды. Красота кругом была неописуемая, но любоваться ею хорошо было бы, сидя у огня. А я сбросил рюкзак и бегал по лысому водоразделу в поисках сухого, безветренного места, чтоб пересидеть до восхода.

И вдруг заметил на уступчатом останце кучу щетинистого хвороста, словно кто-то принёс большую вязанку, бросил на вершине и забыл. Жизнь на Урале напоминала существование первобытного человека, в тот период, когда он осваивал мир и приобретал первые религиозные представления о нём, и здесь существовали духи добрые и злые. Первые надоумили промерять верёвкой дно и зацепили камень за телегу, вторые выпустили воздух из баллона. Но добрый дух тут же подбросил полкубометра хвороста! И в голову сначала не пришло, что это гнездо, причём, старое, многолетнее, уступы заляпаны помётом, грязными перьями, шерстью и прочим мусором. Я видел лишь топливо, потому вскарабкался на скалу и едва потянулся руками, как над моими дровами неожиданно поднялся орёл! С испугу я чуть не полетел вниз, а огромная птица сорвалась со скалы и закружила над гнездом с отвратительным скрипучим клёкотом — отчётливо были видны выставленные вперёд, раскрытые лапы.

— Да пошёл ты! — крикнул я, отгоняя собственный страх и подтянулся к гнезду, ожидая увидеть птенцов, но там даже яиц не оказалось!

Вероятно, это был тот самый орёл, часто летавший над моим логовом, но что он делал в пустом гнезде? Отдыхал, ночевал, или просто жил бобылём, как иной раз живут люди? Потом я спрашивал у знакомых орнитологов — пожимали плечами, мол, птица сложная, образ жизни не всегда ясен…

Орлиное жилище, пахнущее курятником и псиной, я не разрушил, а просто осторожно надёргал и сбросил вниз хорошую охапку сучьев и под возмущённый крик «хозяина» понёс хворост к рюкзаку.

И оцепенел, когда увидел возле него широкую рыжую спину: пока я грабил орла, медведь — грабил меня! Он вытряхнул лодку с вёслами, все мои вещи и припасы, рыбу уже сожрал, поскольку котелок валялся кверху дном, и теперь что-то пытался разгрызть. На сей раз зверь оказался ещё ближе, шагах в десяти, потому я присел, осторожно положил хворост и, затаив дыхание, полез за пистолетом. В этот момент орёл проклекотал у нас над головами, медведь вскочил, резко обернулся, и я похолодел.