Сокровища Валькирии. Правда и вымысел - Страница 99

А само слово СВЕТ?! Со знанием!

ВЕЧЕ! ЗНАНИЕ ИСТИНЫ! ЧУ потеряло устойчивый знак У, поскольку стоит на втором месте в сложном слове, и это закономерно для русского языка. На ВЕЧЕ умудрённые знаниями старейшины искали ИСТИНУ.

ВЕЧЕР — заход солнца, ВЕЧЕРЯ — древнейший ритуал, когда пели гимны уходящему богу РА и вкушали ритуальную пищу — СОЛЬ. ВЕЧЕРЯ — не ужин в сумерках, а познание божьей истины. Момент ИСТИНЫ! Весьма удачно использованный в христианстве, когда Христос собирает апостолов на тайную, сильно отдающую каннибальством, вечерю, дабы дать ритуальные хлеб и вино, плоть и кровь свою.

И наконец, ВЕЧНОСТЬ, даже не требующая перевода или толкования!

ЖДАТЬ ЧУДА — ждать откровения, ИСТИНУ.

ЧУДО — дать ИСТИНУ!

Всё время, сколько я жил на Урале, в общем-то, тем и занимался, что искал, а больше ждал чуда. Можно бы отнести к нему потрясающий, ни с чем не сравнимый восход над Манарагой, но это не было откровением, а лишь необъяснимым явлением природы — некой составляющей чудесного. И девушка, танцующая на камнях, не могла быть воплощением истины, но её существование, тот «мiр», к которому она принадлежала, наверное, и был хранителем чуда.

* * *

Я вспомнил несчастного очарованного Бородина в тот миг, когда следом за раненым чекистом шагнул в парящее облако и каким-то образом оказался в пещере. Дело в том, что пока вода в ручье не вскипела и не начала парить на морозе, я отчётливо видел скалу и мокрую осыпь, где стоял ведущий. И там не было и намёка на какой-то лаз, нишу, трещину — только шершавая, выветренная стенка с пятнами заиндевевших лишайников.

Оказавшись в узком и высоком проходе, я в тот час же почувствовал замкнутое пространство и лишь тогда подумал о кавторанге, которого тоже водили по подземельям, но отпустили на волю уже больным человеком. Однако меня вёл другой человек, странный, какой-то мутный, не способный смотреть в глаза, не вызывающий доверия, и не спасал меня, как спасали Бородина. Напротив, я помогал ему, правда, не очень понятным (энергетическим?) способом.

В пещере ему стало худо, возможно, после мороза, от влажного, обволакивающего пара он закашлялся, и долго потом стоял, медленно втягивая воздух и успокаивая дыхание. Мне же напротив, физически полегчало, исчезло голодное, тянущее чувство в солнечном сплетении, но стало тревожнее, и кавторанг не выходил из головы. А тут ещё вспомнился «снежный человек» с потухшим разумом и золотыми десятками: может, и его водили по тем залам?

Неужели все, кто вошёл или кого привели в подземелье, возвращаются психически больными людьми?

Под ногами всё ещё парила горячая, но уже не такая глубокая вода и я чувствовал, как согреваются и одновременно мокнут ноги. Ведущий наконец отдышался, включил фонарик и застучал по камню окованным черешком молотка. Метров через тридцать мы вышли из пара и оказались перед шахтой с винтовой лестницей и широкими, на два шага, ступенями, вырубленными в камне, ручей остался где-то позади и доносился лишь шум воды.

— Если передумал, не поздно вернуться, — предупредил он. — Ещё можно открыть вход. Здесь твоя помощь не нужна.

Чекист, крамольник или кто он был на самом деле, сейчас испытывал меня, искушал, однако всё равно смотрел мимо.

— Вернусь, только не сейчас. — Я подавлял в себе пока ещё лёгкий, но уже отчётливый страх.

Чекист отдал мне фонарь, попросив светить ему под ноги, и стал спускаться, опираясь на молоток и держась за стенку. Я чувствовал движение воздуха снизу, пахло чем-то горьковатым и что-то постоянно шелестело в темноте, будто осиновые листья. Потом я случайно увидел в луче света, под выступающими карнизами, сотни летучих мышей, устроившихся на зимовку вниз головой. Примерно через каждый виток лестницы ведущий останавливался и отдыхал, прислонившись лицом к стене, или вовсе садился, откинув голову назад.

— Может, идти след в след? — спросил я, прислушиваясь к гулу своего голоса в невидимом пространстве.

— Здесь бесполезно, — несмотря на своё состояние, спокойно проговорил он.

— Почему?

— Потому что нет солнца.

Чекист во всём искал логику, однако сам иногда говорил и поступал без всякой логики.

— Надеюсь, теперь ты мне доверяешь?

— Пока что ничего особенного не вижу, — признался я. — Пришли в пещеру. Ну и что дальше?

— Добро, идём вперёд.

Сначала я считал витки, потом сбился, поскольку одна шахта заканчивалась, лестница вдруг превращалась в короткую галерею, после которой начиналась другая шахта. Всего мы сделали около трёх десятков полных оборотов, спустились более чем на полтораста метров и оказались в большом зале, где вдоль стен стояли высокие, многорядные штабеля зелёных, явно армейского происхождения, ящиков, опутанных проводами. Пока чекист делал передышку, я посветил вокруг и морозец побежал по хребту: сразу столько взрывчатки (не меньше двух вагонов!), да ещё «заряженной» электродетонаторами и, по сути, готовой к взрыву в любой момент, я никогда не видел. В зале покоилась гигантская бомба, способная если не поднять на воздух, то разломать и встряхнуть гору, под которую мы спустились.

Из заминированного зала, отворив массивную деревянную дверь, мы попали в галерею с небольшим уклоном, которая вывела в настоящую карстовую пещеру, сухую, гулкую и почти не тронутую человеком — рукотворной была лишь ровная, вымощенная дорожка и ступени, если встречался спуск. Ведущий останавливался ещё чаще и отдыхал дольше, но от помощи по прежнему отказывался.

— Понесёшь, когда упаду! — приказал он.