Сокровища Валькирии. Правда и вымысел - Страница 32

Наконец, задали вопрос логический и ожидаемый: чем могу объяснить своё удивительное везение — попадать туда, где есть золото, алмазы и прочие драгоценности?

— Судьба! — ответил я совершенно серьёзно, однако комитетчики в мой фатализм совершенно не поверили.

В общем, копали теперь конкретно под меня, возможно, искали точки соприкосновения родных, друзей, знакомых и сослуживцев с нарушителем государственных границ. Беседовали со мной сразу три чекиста: двое местных, а один приезжий, из центрального аппарата. Москвич этот приметный был, молодой, лет тридцати пяти, а уже белый от седины, и я на ходу сочинял его историю, — вероятно, выполнял особо важное задание и хватил лиха.

И он же потом проводил меня из здания, сказал на прощанье, чтоб я не волновался, ничего особенного нет, просто идёт плановая проверка сотрудников милиции. Мол, криминальный элемент всегда липнет к работникам органов, заводит знакомства, чтоб делать свои чёрные дела, а мы-де, отслеживаем и отсекаем коварных злодеев. И опровергая свои же слова, добавил по-свойски, что вопрос с увольнением будет решён положительно, если я так хочу, и ещё пожелал всяческих успехов на ниве литературы.

Душевным, симпатичным человеком оказался этот седой, ну свой в доску парень, только вот не предупредил, что теперь за мной установлено наружное наблюдение, которое я засёк через десять минут, как вышел из управления. Невзрачный человечек топал за мной и тосковал на скамеечках в сквере около двух часов, пока я ждал, когда Надежда выйдет с дочкой на прогулку. Потом первого наблюдателя сменил папаша с коляской и учебниками, — под семейного студента работал (а может, таковым и был). Далее пост принял скучающий пенсионер с авоськой (комитетчики знали, что я хорошо знаком с оперативной работой и замену игроков делали часто, чтоб не примелькались). Наконец Надежда вышла одна и застучала каблучками к магазину. Я просто встал у неё на пути и увидел полное безразличие в её глазах.

— Вот теперь я свободен, — сказал я. — И от тебя тоже.

Ещё неделю уже открыто (но под неусыпным наблюдением) жил и работал всласть у Олега Жукова, с которым учились в техникуме, но тут приехала его жена, сказала, чтоб я не сводил с ума её мужа (глядя на меня, он начал кропать приключенческие рассказы). И тогда из спортивного интереса я решил поиграть с чекистами в прятки и уйти из-под слежки. Пеший «хвост» скинул в городе, а сам через Анжеро-Судженск, окольными путями, приехал в Зырянское, и ночью пришёл к единомышленнику и верному другу Володе Федосееву, который спрятал меня в своей охотничьей избушке и контролировал изменение обстановки в «миру».

Здесь я начал свой первый роман, который сначала был небольшой повестью и назывался «Хождение за Словом» (позже переименован поэтом Сергеем Викуловым, бывшим тогда главным редактором журнала «Наш современник», просто в «Слово»). Толчком послужила история, произошедшая ещё в семидесятом году, когда я был на практике в Ангарской экспедиции. Начальник отряда послал меня в рекогносцировочный маршрут за пятнадцать километров, в конце которого я должен был задать точку для бурения скважины.

Точку эту я благополучно нашёл, вбил репер, разрубил просеку до речки и неожиданно наткнулся на старообрядческий скит, погибший, может быть, лет тридцать назад. Именно погибший, поскольку косточки его последнего обитателя лежали в колоде на повети. Тогда я ещё не знал кержацких обычаев, но по наитию сделал как надо — выкопал могилу на берегу реки, схоронил и поставил заготовленный предусмотрительным хозяином старообрядческий восьмиконечный крест. В доме же оказалось семнадцать старых книг, написанных на древнерусском, а значит, тарабарском для тогдашнего моего сознания, языке. И ещё около десятка меднолитых икон, серебряный крест весом килограмма в три, лампадки и причудливые подсвечники.

На Ангаре и до того находили подобные скиты, куда забирались наши буровики-бичи и всё растаскивали: сам видел икону, приколоченную гвоздями к сосне над рукомойником, сейчас думаю, века эдак шестнадцатого, с золочёным фоном. Поэтому всё найденное в скиту я затолкал в рюкзак, унёс в лагерь, запечатал в ящик из-под взрывчатки и месяц таскал за собой от стоянки до стоянки, пытался читать, вернее, искал знакомые буквы и как кровью наливался чувством, будто стою у края пропасти и в руках у меня нечто таинственное, неведомое человечеству. Наконец, меня и нашего геофизика посреди сезона послали в Красноярск за новой аппаратурой, я взял ящик и увёз с собой.

Наверное, нас правильно в школах воспитывали, и единственное, чего не объяснили и не втолковали, что люди бывают разные, есть мошенники, ворюги, проходимцы и доверять первым встречным нельзя. Потом, работая уже в милиции, я в этом убедился, а тогда времени было в обрез, потому притащил свой ящик в музей субботним днём (завтра улетать), ко мне вышел парень, раскосый, возможно, казах или из северных народов, посмотрел книги, иконы, поблагодарил, и я ушёл с сознанием выполненного долга. Но всё-таки подозрение, что сделал глупость, осталось: у этого парня отчего-то руки тряслись, когда он перебирал реликвии, а по восточному лицу я тогда чувства читать не умел.

Возвращаясь с практики, заехал в музей, узнать, ценные ли для науки эти книги — на меня смотрели вытаращенными глазами, потому как ни толстенных чёрных фолиантов, ни икон и прочей утвари никто не видел, а раскосый парень-студент одно время работал у них сторожем, да почему-то быстренько уволился…

Вспомнив эту историю, я неожиданно для себя связал Гоя со старообрядцами. А откуда ещё, как не из тайных скитов и монастырей может быть такой человек? И где ещё могли сохраниться древние способы лечения, как например, горячая шкура красного быка?