Между тем лёд на озере вдруг исчез: или в одну ночь растаял или опустился на дно — говорят, такое случается на горных замкнутых водоёмах. Это был первый толчок радости за последнее время, и одновременно страха, как перед казнью. Грешным делом уже и мысли появлялись — сломался бы он, что ли, этот аппарат, или воздух из баллонов вышел, не пришлось бы спускаться в озеро. Но он не ломался, работал без сбоев, и моя крестьянская натура протестовала: раз купил такую дорогую штуку, раз припёр на себе за столько вёрст, труд свой вложил, нельзя, чтоб даром пропадало, надо использовать в хозяйстве.
Всё-таки в первый день лезть на дно я не решился, а сбегал в логово за лодкой и удочками, приспособленными больше для обследования дна, чем для рыбалки.
И на всякий случай отыскал под камнями несколько дождевых червей — а вдруг?…
Зароненное ещё в детстве чувство не исчезло, я грёб по чистейшей голубой воде с полосами синей ряби в полной уверенности, что найду место, где клюёт золотая рыбка валёк. Заброшу удочку и поймаю, хотя ни удилища деда, ни какого-либо знака я так и не нашёл, сколько ни болтался по берегам. Таймырский валёк не клевал, и в этом я убедился, но оставалась надежда, что здесь-то он непременно начнёт брать, всё дело в наживке. Например, если насадить на крючок золотой самородок…
Самородков у меня не было, потому я выплыл на середину, натянул на язёвый крючок крупного дождевого червя, забросил, и около получаса с детской страстью ждал поклёвки. Торчок поплавка неподвижно стоял среди ряби и сколько бы я не прибавлял глубины, не ложился, а рыбка золотая кормится у самого дна. Наконец, я раскрутил всю леску — а это шесть метров, — и всё равно дна не достал. Потом настроил спиннинг, встал на колени и сделал первый заброс, окунёвая блёсенка пришла пустая. Тогда я перевязал другую, тяжёлую блесну и спустил катушку на все полста метров, да ещё потаскал в разные стороны, с надеждой зацепить камень на дне или корягу, уж и снасти не жалко — ничего подобного!
Как-то стало не по себе. Озеро сверху выглядело плоским, от берегов мелким — камни торчали, кругом осыпи и никакого разлома, глубокого ущелья на первый взгляд, тут и быть не могло. Я взял вёсла, отгрёб к берегу, не доставая из воды спиннинга — леска оставалась натянутой и лишь вибрировала, разрезая воду.
Похоже, в Ледяном озере дна не было…
Смотав удочки и под сильным впечатлением пошёл в логово. У меня было шестьдесят метров тонкой и крепкой альпинистской верёвки, которую я взял с собой, чтоб использовать в качестве фала при погружении (вдруг что найду на дне, так привяжу и вытащу). На следующий день засунул в матерчатый мешочек увесистый камень, привязал к нему фал и рано утром отправился на озеро.
Верёвка ушла в воду за минуту и встала вертикально вниз, груз дна не достал.
Не веря своим глазам, я подёргал её, поводил по сторонам — камень висел свободным.
Кажется, все подводные работы можно было сворачивать, не начиная. В такой ямище канут бесследно не только ящики с золотом, но и пятиэтажный дом едва ли найдёшь. И я ни за что не полезу на такую глубину!
Вероятно, старший Редаков, спуская поклажу обоза, не удосужился проверить дно и отправил английский капитал в вечность.
Не доставая верёвки, сел на вёсла и неспешно погрёб к берегу, намереваясь таким способом подсечь борт подводного ущелья. Естественно, сидел спиной к берегу, пустив фал с кормы. Первый рывок был метров через сорок и не сильный, то есть, груз всё-таки достал дна. Второй последовал скоро и тут же корму накренило. Зацеп! Я бросил вёсла и взял верёвку. Выбрал её, насколько можно, натянув вертикально, глубина оказалась метров семнадцать и держало там крепко, чуть потянешь, лодка норовит на дыбы встать. Вроде бы и цепляться нечему, мешочек гладкий, камень круглый.
Будь вода потеплее, акваланг бы да нырнуть, посмотреть, что за рыбка попалась…
Кроме удилища, использовать вместо буя было нечего. Привязывая его, я вдруг подумал, а может дед вот таким образом оставил метку, где валёк клюёт? Не в берег воткнул — на воде оставил удилище…
Тем временем лодку развернуло, и я увидел на берегу человека — первого за всё время, если не считать баядеру. Поднял бинокль — на камне сидит мужик в брезентушке, форменная фуражка и карабин СКС прислонён стволом к плечу. По виду, егерь — всё-таки Манарага с окрестностями входит в национальный парк Коми, должна быть охрана. Олешка предупреждал, дескать, ходят там егеря, но мужики простые, не жадные, бутылку поставь и хоть год живи, слова никто не скажет.
Этот курит, поджидает, играя ремешком полевой сумки. Бутылка у меня была, точнее, солдатская фляжка водки, а это восемьсот граммов, так что и себе ещё останется на растирание…
Я выпустил удилище, вставшее колом над водой, и взялся за вёсла. И тут мелькнула мысль перемахнуть озеро на лодке, а там успею уйти в развалы, пока он бежит по берегу. Но тот словно мысли прочитал, крикнул гулко:
— Давай, греби сюда! — приподнял карабин. — А то вода холодная, рано купаться.
— Не ори! — весело отозвался я. — Рыбу распугаешь. Егерь выстрелил от живота, пуля ударила в полутора метрах от лодки.
— Ты что, взбесился? — рука сама полезла в карман за кольтом.
— Выполняй требование!
Кольт я носил с собой в специально пришитом к поле штормовки кармане, под рукой и не выпадает, но за последнее время как-то расслабился, патрона в патроннике нет, а кто его знает, егерь это или бандюга, коль начинает сразу палить?
Уж не он ли тогда стрелял в меня?..
Лодку я развернул в обратную сторону и погрёб кормой вперёд — очень уж не хотелось ему спину подставлять, так и стоит с поднятым стволом, понять не может, куда я плыву. Наконец, разглядел куда, опустил карабин. Я остановился в нескольких саженях от берега: этот егерь в кирзовых сапогах, так что начерпает, если вздумает подойти.